Подростковый возраст, по мнению Ф. Ариеса, обнаруживший себя как от­дельный возрастной период в 19 веке, и описанный П.П. Блонским и Л.С. Выгот­ским, традиционно рассматривается как признак развития общества. Появление переходного возрастного периода между детством и взрослостью — свидетельство необходимости удлинения подготовки человека к взрослому функционирова­нию. Длительность и содержание этого периода зависят от уровня социального благополучия общества [18, 35-37]. Ка­ковы границы этого возрастного диапазо­на сейчас? В докладе Консультативного комитета по Международному году мо­лодежи на 45-й сессии Комиссии по наро­донаселению и развитию (23-27 апреля 2012 года) в качестве подросткового воз­раста определен жизненный период от 10 до 19 лет, а период от 15 до 24 лет — как юношеский возраст [26]. Британская пси­холог L. Antrobus предлагает считать, что подростковый возраст сейчас длится до 24 лет, поскольку к 18 годам люди пере­стали успевать решить задачи по переходу к взрослой жизни в современном запад­ном обществе (приобрести ясный образ себя и стабильную самооценку, завер­шить сепарацию от родителей, пережить шторм гормональной перестройки и стать эмоционально зрелыми) [45]. Посколь­ку подростковый возраст контекстуален, чувствителен к социальному устройству и связан с жизненными задачами, стоя­щими перед взрослыми людьми, то мо­делирование подросткового возраста для исследовательских или прикладных це­лей может быть эффективным только при условии учета актуальной ситуации в со­циальной среде. Для настоящего момента в России такими требующими учета фак­торами представляются глобализация, новые технологические возможности, изменения уклада семьи и требований об­щества, реформы в системе образования [28; 29; 42; 43].

Мы опираемся на идеи социального конструктивизма, культурно-историче­ской концепции, теории деятельности и рассматриваем психологические изме­нения, происходящие с подростком, как процесс взаимодействия с социальной средой [18; 20; 31; 35], ключевыми кон­структами для объяснения которых яв­ляются социальная ситуация развития и ведущая деятельность. Через интимно- личностное общение со сверстниками, учебную, общественно-полезную и про­ектную деятельность, самоопределение, самоосознавание [27; 35-37; 44; 41] под­ростки решают задачи развития — фор­мируют идентичность, создают новый телесный образ себя, обретают ролевую тождественность и личностную устойчи­вость, развивают волевую регуляцию по­ведения, способность определять меру и принимать ответственность за свои дей­ствия, учатся выстраивать конструктив­ные отношения в сложных социальных контекстах, формируют жизненную тра­екторию. Способы решения этих задач и степень их благополучия зависят от со­держания социальных сред, в которых существует подросток. Дальней целью профилактики социальных рисков явля­ется выстраивание подростком благопо­лучной жизненной траектории.

Подростковый возраст в современном обществе

Чем отличается жизнь современного подростка от той, что была раньше? Обо­значим зоны произошедших изменений в обществе, повлиявших на жизнь под­ростка. Во-первых, это современные ком­муникационные технологии, влияющие на жизнь социальной среды, семьи и на взросление человека [21]. Расширение межличностной, межкультурной, поли­лингвистической коммуникации делает проблему социализации все более зна­чимой [8; 28; 29; 42; 33]. Во-вторых, это транзитивность современного общества: устойчиво-изменчивое, нестабильное, ха­рактеризующееся множественностью со­циально-экономических изменений, оно во многом определено технологическим развитием общества и оказывает важней­шее влияние на развитие подростка [9; 12; 33; 29; 43 и др]. Как показал ряд исследо­ваний [2; 9; 33], для подростков, живущих сегодня, транзитивное общество является нормой. В-третьих, хотя в соответствии с психоаналитической традицией подрост­ковый возраст считается временем фор­мирования устойчивой идентичности, на настоящий день мнения о том, что проис­ходит с идентичностью, начинают расхо­диться. Например, Т.Д. Марцинковская и Т.С. Сиюченко, М. Спаньоло Лобб и дру­гие говорят о формировании «размытой», «диффузной идентичности» как нормаль­ной для современного общества [32; 33; 49] В то же время мы придерживаемся того же взгляда, что и К.Н. Поливанова, о том, что существующая идентичность тяготеет к превращению в набор рамок, фреймов и алгоритмов [36-37; 42-43]. Согласно А.Г. Асмолову, становление идентичности современного подростка происходит на основании современных коммуникаци­онных технологий и может быть описано через развитие интернет-идентичности. В любом случае, социализация сейчас во многом происходит в интернет-простран­стве, это неизбежно и необходимо в совре­менном обществе [5; 21].

Представления о «позитивной» или «оптимальной» индивидуальной жиз­ненной траектории в транзитивном об­ществе очень неопределенны. Однако различные «неоптимальные» — небез­опасные, неблагополучные, пути разви­тия подростка присутствуют отчетливо, причем социальные риски, с которыми сталкиваются подростки, достаточно ди­намичны и отличаются от тех, которые характеризовали подростковый период предыдущих поколений. Целью профи­лактики социальных рисков в подрост­ковом возрасте по-прежнему является предупреждение негативных направле­ний индивидуальной жизненной траек­тории с позиции общества (криминали­зация, зависимости, саморазрушение).

Самоопределение

Задача профессионального самоопре­деления и построения индивидуальной жизненной траектории по-прежнему ак­туальна для подростка, но в современном мире процесс самоопределения отягощен неопределенностью окружающей среды. Количество возможных способов прожи­вать свою жизнь, о которых становится известно подростку, возрастает; инфор­мация более доступна и открыта. Однако подростковый возраст длится дольше; появляется понятие «кидалт»1; распро­страняется явление дауншифтинга; уси­ливается тенденция рассматривать мо­лодых людей, не социализированных в привычном значении слова (не учащих­ся, не работающих, живущих с родителя­ми) как «самоопределяющихся».

Кроме того, в современном обществе и семья, и подросток все время сталкива­ются с желаниями/предложениями что- то изменить, улучшить в своей ситуации (сменить одну спецшколу на другую, из­менить один профиль обучения на дру­гой, попробовать разные занятия вместо погружения в одно надолго). Это может способствовать повышению мобиль­ности и привычки к изменениям у под­ростка, но не гарантирует ни социальной успешности, ни собственной гармонич­ности и замедляет самоопределение.

Дети, находящиеся в негативном со­циальном контексте, например, подрост­ки-сироты или подростки, демонстри­рующие девиантное поведение, также испытывают трудности с самоопреде­лением, выбором профессии, но друго­го рода. В первую очередь, в условиях дефицитарной социальной ситуации развития затруднено формирование мо­тивационной готовности к профессио­нальному самоопределению [3; 29; 42].

Аутоагрессивное поведение

Чрезвычайно серьезной проблемой в России как среди взрослых, так и среди подростков остается аутоагрессивное по­ведение в многочисленных вариациях: суицидальное поведение, травмоопас­ное поведение, рискованное сексуаль­ное поведение. Об остроте проблемы говорят высокие показатели смертности от суицидов как у взрослых, так и у де­тей. И хотя по данным ВОЗ количество суицидов во всем мире выросло на 60% за последние 45 лет, уровень подрост­ковых самоубийств в России и странах СНГ втрое выше, чем в США [6; 10]. По данным Г.С. Банникова и др., около 10% подростков в России имеют суицидаль­ные мысли и около 2% — намерения. В качестве основных причин суицидаль­ного поведения рассматриваются соци­ально-психологическая дезадаптация и наличие острых эмоциональных пережи­ваний [6; 34]. Переживания безнадежно­сти, ненужности, брошенности, одиноче­ства являются, как пишет Г.С. Банников, одним из важнейших факторов риска су­ицидального поведения [6].

Сейчас ярко представлен такой вид антивитального поведения, как «заце­пинг» — одна из форм экстремального спорта, езда на крыше городского транс­порта, метро, между или под вагонами. Подростки, практикующие это занятие, часто получают травмы или погибают. Становится острым вопрос о проведении профилактических программ в отноше­нии «зацепинга» [30].

Еще одна форма современного не­безопасного подросткового поведения — рискованные «селфи». «Селфи» — это фотография себя, сделанная на телефон или мобильное устройств и, в первую очередь, предназначенная для размеще­ния в социальных сетях для получения поддержки, одобрения или восхищения. С того момента (относительно недав­него, около 4 лет назад), как этот вид коммуникации получил распростране­ние, стремление подростков и молодых людей сделать яркое, привлекающее внимание «селфи» повысило травматич­ность и смертность среди подростков, стремящихся сфотографировать себя не­обычным способом. Значительное обще­ственное внимание привлекли истории с падением подростков с обрывов, крыш поездов, барьеров автомагистралей и мо­стов, произошедшие весной 2015 года. Развитие данных экстремальных моло­дежных увлечений, особенно их активная пропаганда в социальных сетях, сильно влияет на рост травматизма на желез­ной дороге, а также в метрополитене. Подтверждают это данные Е.В. Корен­ковой, начальника ООДПДН УОООП УТ МВД России по ЦФО: в 2011 году на объектах транспорта в Центральном федеральном округе России сотрудни­ками транспортной полиции было задержано 234 зацепера. В 2012 году их число составило уже 270 человек, 2013 — 284, в 2014 — 388. За 9 месяцев 2015 года — 374 (9 мес. 2014 года — 141) [30]. Хотя на распространение этих явлений влияют социальные сети, дефицитарность соци­альной ситуации развития, недостаток поддержки в семье и социального стату­са в компании сверстников также могут выступать факторами, побуждающими подростков к травмоопасному поведе­нию. Важно подчеркнуть, что скорость распространения новых форм девиант­ного поведения в современном обществе увеличилась, что ставит перед програм­мами профилактики антивитального по­ведения новые задачи [22].

Противоправное и виктимное поведение

Проблемной зоной является область правонарушений, совершаемых подрост­ками и в отношении подростков. По дан­ным А.В. Ивановой, сейчас большая доля преступлений в отношении несовершен­нолетних в крупных городах связана с кражей и грабежами, особенно это стало распространено в конце 2000-х годов, когда подростки массово стали пользо­ваться мобильными телефонами и смарт­фонами [24]. Эти изменения косвенно связаны с распространением современ­ных компьютерных технологий и новы­ми формами коммуникации. В ситуации данного типа преступлений обычно есть вклад с двух сторон: подростку приобре­тается дорогостоящая техника, которую тот демонстрирует окружающим, пыта­ясь решить социально-психологические задачи, например, повысить свой статус среди сверстников, но часто, наоборот, провоцирует их на совершение пре­ступления в отношении себя. С другой стороны, часто подростки, поддаваясь импульсу, опять же связанному с уста­новлением и повышением статуса, могут совершать подобные правонарушения, до конца не понимая юридических и со­циальных последствий. Недостаточно хорошо отличая просто игрушку от до­рогостоящей вещи, подростки могут не­ожиданно обнаруживать себя совершив­шими преступление — например, кражу в крупном размере. Так как, по данным доклада А.В. Ивановой, в половине слу­чаев правонарушений с мобильными телефонами по отношению к подросткам агрессором/преступником становится другой подросток, необходимо отметить недостаточную профилактическую и информационную работу с подростками как в отношении последствий правона­рушений, так и в отношении виктим­ности. В отношении предупреждения виктимности необходимо вести работу также с родителями подростков, кото­рые, безусловно, включены в эту ситуа­цию, так как решение о дорогостоящих приобретениях принимается ими. По­следствия правонарушения, с точки зрения жизненной траектории, для всех участников могут быть крайне неже­лательными: жертва приобретает опыт бессилия, участия в следственных дей­ствиях, возможно — психологическую травму и посттравматический синдром; правонарушитель также получает нега­тивный опыт стигматизации, зачастую без реабилитации и без восстановления отношений с жертвой, и может быть да­лее криминализирован [17; 24].

Не такой распространенный тип пра­вонарушений с применением современ­ных технологий, в том числе и на сексу­альной почве, жертвами которого сейчас становятся подростки, — это манипули­рование, шантажирование и развращение несовершеннолетних через социальные сети. Провоцируя подростка на контакт, правонарушитель становится обладате­лем неких интимных данных подростка, например, фотографии в обнаженном виде, после чего, угрожая сообщить ро­дителям, одноклассникам, друзьям о не­пристойном поведении, вынуждает со­вершать какие-либо действия в своих интересах. Виктимность и уязвимость подростка в подобных ситуациях обу­словлены его интересом к своему меняю­щемуся телу, сексуальности, способности нравиться другим людям. Раскрытие та­ких преступлений затруднено, и, к сожа­лению, профилактических мер в отноше­нии как правонарушителей, так и жертв предпринимается явно недостаточно.

Буллинг и кибербуллинг учащихся

Давняя проблема, которой относи­тельно недавно начали уделять внима­ние — это буллинг (травля), в частности, кибербуллинг, т.е. травля с помощью интернета и мобильных телефонов [13— 16; 19,]. Западные источники [46—48] описывают множество негативных по­следствий школьного буллинга. Дети, которые подвергаются травле, чаще стра­дают от тревоги и депрессии, совершают попытки самоубийства, в три раза чаще сверстников демонстрируют апатию, го­ловные боли и энурез; у них снижается учебная успеваемость. Дети-инициаторы травли чаще сверстников демонстрируют антисоциальные, криминальные и деви­антные формы поведения (драки, воров­ство, вандализм и др.), чаще употребля­ют психоактивные вещества. В России буллинг лишь начинает приобретать статус предмета научного исследования; в обществе распространены социальные установки и мифы, в определенной сте­пени оправдывающие и нормализующие проявления травли в коллективе. Однако появляются программы предотвращения буллинга. В Москве в 2013 году в школах были апробированы профилактические программы Центра «Перекресток», по­казавшие определенную эффективность в отношении повышения осведомлен­ности подростков о проявлениях и по­следствиях травли. Есть опыт исполь­зования школьных служб примирения как инструмента профилактики травли и конфликтного поведения. Тем не менее, необходимо дальнейшее изучение пре­дикторов и последствий буллинга и осо­бенно кибербуллинга в образовательных группах для дальнейшей разработки про­филактических программ.

Химическая зависимость, употребление психоактивных веществ

Соблазном и опасностью для подрост­ков продолжает оставаться зависимое по­ведение, злоупотребление табаком, алкого­лем, наркотиками. Многие авторы говорят о неуменьшающейся остроте этой пробле­мы как в России, так и за рубежом [4; 7; 11]. В России до 60% учащихся в возрасте 12—18 лет пробуют курить, причем сре­ди учащихся общеобразовательных школ курят регулярно 3%, а среди учащихся учреждений профессионального образова­ния в возрасте от 16 лет курит регулярно 78,2%, и среди последних, регулярно упо­требляют алкоголь в этом возрасте 32,6%. К 18 годам до 50% школьников имеют опыт употребления наркотиков различ­ных групп действия, до 25,2% употребляет их регулярно [40]. Этих данных достаточ­­но, чтобы охарактеризовать проблему ста­бильную и острую. За рубежом, например, в США, от 35% до 50% подростков употре­бляют алкоголь регулярно, впервые нача­ли употреблять около 11 лет, и при начале употребления в 11—12 лет к возрасту око­ло 30 лет у 15,9% может быть диагностиро­вана алкогольная зависимость, у 13,5% — злоупотребление алкоголем [49]. Именно в подростковом периоде повышены риски, связанные со злоупотреблением табаком, алкоголем и наркотиками. При этом соци­альные программы, реализуемые на сегод­няшний день, по-прежнему трудно назвать высокоэффективными, и проблема требу­ет дальнейшего осмысления и проработки [1; 11; 40].

Проблемы сопровождения подросткового возраста

Особенности современного россий­ского общества, на наш взгляд, отчасти способствуют формированию и наличию описанных выше социальных рисков. Часть профилактических мер следует адресовать не подросткам, а социальным институтам, деятельность которых под­разумевает реагирование на неблагопо­лучную ситуацию — учреждениям со­циальной защиты, системы образования, комиссиям по делам несовершеннолетних и защите их прав, правоохранительным органам, медицинским учреждениям. Поскольку сверстники играют большую роль в социальной адаптации подрост­ков, большое значение имеет профилак­тическая работа в системе образования, которая, однако, по ряду причин еще не стала регулярной и системной. Напри­мер, специалисты, встречаясь с эпизода­ми буллинга в школе, не предпринимают достаточных действий по прекращению и предотвращению аналогичных ситуаций [14], и схожая ситуация возможна по дру­гим направлениям социальных рисков.

Важнейшая группа адресатов про­филактических программ — это семьи подростков. Сотрудники КДНиЗП, со­циальной защиты испытывают сложно­сти при работе с семьями, где родители подростков страдают от химической за­висимости. Кризисные ситуации в семье (например, развод родителей) также, как правило, не получает адекватного сопро­вождения специалистов [23; 38; 39]. Су­ществует такая эффективная технология социальной помощи, как социальный па­тронат, однако подготовка квалифици­рованных кадров для ее осуществления и обеспечение равномерной нагрузки на специалистов слишком затратны.

С одной стороны, государство не ока­зывает достаточной поддержки семье ни в кризисной ситуации, ни в ситуации риска. С другой, — со стороны общества и семьи нет доверия государственным органам: зачастую, и небезосновательно, учреждения воспринимаются как органы контроля и репрессии, а не как источники помощи. Из-за этого подростки, их семьи и педагоги избегают обмена информацией с учреждениями социальной работы, со­трудничества и обращения за помощью. Еще одна сторона существующей про­блемы — дефицит эффективных систем­ных мер профилактики криминальной и информационной безопасности, который приводит к появлению однотипных пра­вонарушений в отношении несовершен­нолетних различной тяжести.

Неэффективность и недоступность помощи способствует дополнительной маргинализации детей, находящихся в ситуации социально-психологической дезадаптации: сложности в семье уси­ливают сложности с учебой, что сказы­вается впоследствии на их социальном положении, приводя, в свою очередь, к тому, что их жизненные траектории ста­новятся все менее благополучными. На­пример, при отсутствии помощи семьям, где родители демонстрируют крими­нальное или зависимое поведение, у их детей почти нет возможности сформиро­вать альтернативные, более безопасные и благополучные способы поведения и, в большем масштабе, освоить более благо­получную жизненную тактику.

В целом можно говорить о тенденции улучшения межведомственного взаимо­действия и изменения способов и условий оказания помощи, однако представляется важным не только развивать собственно качество психологической работы, но и повышать ее популярность среди потен­циальных реципиентов — например, осве­щая через СМИ и социальные сети пози­тивный опыт оказания помощи.

Социальные риски как стимул к развитию

Какие навыки формируются у че­ловека под давлением социальных рисков? Какие способности, какие технологии позволяют избежать или минимизировать ущерб и не останав­ливают развитие? Резистентность к социальным рискам требует развития социальных компетенций, в первую очередь — коммуникативные навыки, навыки саморегуляции, осознавания, формирование адекватной самооцен­ки, способности организации своей психоэмоциональной деятельности в неустойчивом обществе — вот вызовы для современного подростка. В свою очередь от социальных институтов ожидается развитие гуманистически ориентированных технологий помощи подросткам и семьям.